�НТЕРПРЕТАЦ�Я КАНТА
Среди труднообозримого многоразличия интерпретаций кантовской философии РјРѕР¶РЅРѕ выделить три наиболее влиятельных варианта; выбор наш дополнительно мотивируется тем обстоятельством, что каждый РёР· этих вариантов РёСЃС…РѕРґРёС‚ РёР· расчленения трехчастной «Критики чистого разума» РЅР° отдельные части Рё соответственно базируется РЅР° РѕРґРЅРѕР№ РёР· РЅРёС…. Первый, так называемый «критический феноменализм», культивирует «трансцендентальную эстетику» СЃ ее учением РѕР± идеалитете времени Рё пространства Рё находит законченное выражение РІ философии Шопенгауэра. Р�Р· положения Канта Рѕ субъективности времени Рё пространства Шопенгауэр посредством введения малой посылки Рѕ пространственно-временном характере всяческого опыта заключает Рє РјРёСЂСѓ, как представлению. Одновременное осмысление «вещи самой РїРѕ себе», как воли, окончательно вывело кантовскую критику познания РёР· РєСЂСѓРіР° РІРѕРїСЂРѕСЃРѕРІ Рѕ возможности математики Рё математического естествознания, обрамив ее неожиданными горизонтами философии Упанишад Рё мистически воспринятого платонизма. Участь Канта РІ этом обрамлении оказалась РЅР° редкость чудовищной; высмеявший некогда «Грезы духовидца», РѕРЅ вынужден был теперь опасно заигрывать СЃ РЅРёРјРё РІ «Опыте Рѕ духовидении» своего интерпретатора Рё ученика. Вторая интерпретация, определившая профиль «фрейбургской», или «баденской», или «юго-западной» школы, отталкивается РѕС‚ «трансцендентальной аналитики» Канта, вернее, РѕС‚ учения Рѕ дедукции чистых рассудочных понятий. Ртот труднейший раздел «Критики чистого разума» устанавливает разнородность Рё разграниченность элементов познания: эмпирически-апостериорного материала Рё рационально-априорной формы. Дальнейшая СЃСѓРґСЊР±Р° кантианства выявила странности Рё РІ этом случае; Рмиль Ласк убедительнейшим образом ограничил логически-рациональные права кантовской философии выдвижением иррационального момента РІ ней; форма, РїРѕ Ласку, лишь внешне логизирует материал, который продолжает внутренне оставаться иррациональным.[36] Здесь, как Рё РІ РїРѕР·РґРЅРёС… рефлексиях Риккерта, СЏРІРЅРѕ вырисовывается уклон РІ сторону «трансцендентального эмпиризма»; РІ линии, намеченной Ласком Рё РЅРµ завершенной РёРј (Ласк был СѓР±РёС‚ РЅР° фронте РІ 1915 РіРѕРґСѓ), особенное место занимает «категория сверхчувственного» Рё переживание трансцендентного, так что Рё здесь участь Канта оказалась СЂРѕРєРѕРІРѕР№; такая интерпретация, открывающая РІ нем потенции непосредственного метафизического переживания, словно Р±С‹ речь шла РЅРµ Рѕ бодрствовании критика Канта, Р° Рѕ грезах духовидца Сведенборга, сулила ему вполне (интелли) гибельные последствия.[37]
Коген отвергает как первую, так и вторую интерпретации. Отвергает не фактически и буквально, а принципиально, считая, что хотя и «трансцендентальная эстетика» и дедукция категорий имеют определенную значимость (впрочем, первая — лишь историческую), значимость эта играет в философии Канта второстепенную роль; понять Канта из собственного его принципа значит сосредоточить внимание на глазном; главное же для Канта — трансцендентальный метод, преследующий центральную цель критической философии: систематизацию и логическое обоснование единства научного знания. «Необходимые поправки в учении Канта» сводятся именно к этой цели. Критическая философия, по Когену, начинается с «основоположений чистого рассудка» и продолжается в «трансцендентальной диалектике». Ее подлинный пафос — пафос системотворчества (и это — первое звено в линии близости Когена к Гегелю). Ее единственный ориентир — наука. Ее исконная задача — вскрыть логическое единство всех наук. Она — ни «критический феноменализм», ни «трансцендентальный эмпиризм», а «логический идеализм».
Центральное значение кантовского учения РѕР± «основоположениях чистого рассудка» Коген усматривает РІ преодолении отрыва эстетики РѕС‚ аналитики Рё установлении СЃРІСЏР·Рё между РѕР±РѕРёРјРё элементами познания; категории, выступающие РІ аналитике понятий как абстрактно отдельные формы, ложатся здесь РІ РѕСЃРЅРѕРІСѓ научного знания РІ конкретном синтезе формы Рё материала. Таким образом РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ обоснование математики Рё математического естествознания. РќРѕ полнота научного знания РЅРµ исчерпывается принципами РѕРґРЅРѕР№ механики; обоснования требует Рё органический РјРёСЂ, причем обоснования имманентного, собственно органического; наряду СЃ механикой существует Рё органика, создающая предмет описательного естествознания, отличающегося РѕС‚ математического естествознания Рё, следовательно, исходящего РёР· РёРЅРѕРіРѕ принципа объяснения. Ртот принцип Коген находит РІ третьей «Критике» Канта: принцип формальной целесообразности, причисленный Кантом Рє регулятивным идеям, поскольку конститутивное применение его чревато, РїРѕ Канту, «авантюрой разума». Р’ этом своем значении, как идеи разума, принцип формальной целесообразности выходит Р·Р° пределы как биологии, так Рё совокупности математического Рё описательного естествознаний, играя роль систематизатора научного знания как такового. Р�менно здесь выявляется полная идеальность этой систематизации, поскольку эмипирическое осуществление ее недостижимо. Следует, поэтому, выйти Р·Р° СѓР·РєРёРµ рамки конститутивности Рё исходить РёР· регулятивности; РІ этом пункте «поправки» Когена принимают характер РїСЂСЏРјРѕР№ реформации кантовской философии. Речь идет Рѕ переосмыслении «трансцендентальной диалектики», или учения Канта РѕР± идеях.
Внимание Когена РІ первую очередь останавливается РЅР° проблеме «вещи самой РїРѕ себе», этой crux metaphysicoxum критики познания. Двоякое понимание ее встречает нас Сѓ Канта: трансцендентное (источник опыта) Рё трансцендентальное (предел опыта). Противоречия, связанные СЃ первым пониманием, известны: «вещь сама РїРѕ себе», будучи источником аффицирования субъекта, становится трансцендентно понятой причиной Рё тем самым саботирует критическую философию откровенным РїСЂРёРІРєСѓСЃРѕРј догматизма. Парадокс РЇРєРѕР±Рё, гласящий, что без этой предпосылки нельзя войти РІ систему Канта, СЃ ней Р¶Рµ невозможно там оставаться, РіСЂРѕР·РёР» этой системе разрушением. Нельзя войти, РёР±Рѕ «вещь» порождает чувственный материал познания, без которого категории остались Р±С‹ РІРЅРµ действия Рё познавательный акт РЅРµ СЃРјРѕРі Р±С‹ начаться. Нельзя оставаться хотя Р±С‹ потому, что причина, будучи РѕРґРЅРѕР№ РёР· форм рассудка, РЅРµ может одновременно быть РІРЅРµ Рё независимо РѕС‚ рассудка, как метафизически-гипостазированная категория. Таким образом, ситуация действительно выглядит безысходной. РЎ РѕРґРЅРѕР№ стороны, Кант должен был отказаться РѕС‚ этой «вещи» ради провозглашенного РёРј самим «коперниканского переворота». РЎ РґСЂСѓРіРѕР№ стороны, РѕРЅ РЅРµ РјРѕРі отказаться РѕС‚ нее РІ силу РґРІСѓС… обстоятельств, РІРѕ-первых, РёР·-Р·Р° имманентной необходимости «вещи самой РїРѕ себе» (первый тезис парадокса РЇРєРѕР±Рё), РІРѕ-вторых, РёР· Р±РѕСЏР·РЅРё перед идеализмом берклеанского типа Рё скандальности такого идеализма (этот второй аспект остроумно обозначен Лаасом как «конвульсивное доказательство вещи самой РїРѕ себе»). РќРѕ «Критика чистого разума» предлагает, наряду СЃ трансцендентным, Рё трансцендентальное объяснение «вещи». Здесь «вещь» становится демаркационным Рё отрицательно мыслимым понятием, обусловливающим феноменальность познания РІ границах опытного применения понятий. Кант РІ «трансцендентальной диалектике» разоблачает РІСЃСЏРєРёРµ попытки превзойти очерченные границы РІРѕР·РјРѕР¶РЅРѕРіРѕ опыта (кто, РєРѕРіРґР° Рё как определил границы этой возможности?); внеопытное применение категорий РїСЂРёРІРѕРґРёС‚ Рє фокусам диалектического шарлатанства. Мысль, РїРѕ Канту, прикреплена Рє чувственности; реальный опыт есть только чувственный опыт; РІСЃРµ остальное — злейшие проделки «трансцендентальной иллюзии», провоцирующей мысль мыслить внечувственное, РЅСѓ, хотя Р±С‹ самое себя, С‚.В Рµ. различить РІ самой себе материал Рё форму познания Рё собственные основания. Р’РѕС‚ почему гениальная задача Канта, выраженная РёРј РІ РѕРґРЅРѕРј лишь слове «критицизм», слове, чье освободительное значение впервые РїРѕ существу указало философии ее доподлинное назначение, РЅРµ была осуществлена Кантом РІРѕ всей полноте требований этого слова. «Критицизм» означает: РЅРµ принимать ничего без предварительного выверения сознанием; РІ этом его непреходящее превосходство над РІСЃСЏРєРѕРіРѕ СЂРѕРґР° «догматизмом», конструирующим «вавилонские башни» систем РЅР° невыверенном Рё наивно положенном фундаменте предпосылок. Мысль — РѕРґРЅР° РёР· таких предпосылок РІ системе самого Канта. Мысль критически РЅРµ вскрыта Кантом; мысль догматически принимается РёРј как нечто разумеющееся. Р� эта мысль оказывается бессильной РЅР° протяжении всех трех «Критик»: РІ «Критике чистого разума» РѕРЅР° ограничена чисто формальным знанием; аналитическая логика Канта читает явления РїРѕ слогам (СЃРј. В§В 30 «Пролегомен»); логика такого прочтения РїСЂРёРІРѕРґРёС‚ Рє буквальному знанию (слово «утро», как совокупность Р±СѓРєРІ Сѓ, С‚, СЂ, Рѕ); мысль, РїРѕ Канту, совершает путь РѕС‚ аналитически-общего (РѕС‚ понятий) Рє единичному (Рє СЌРјРїРёСЂРёРєРµ чувственных созерцаний), С‚.В Рµ. РІ приведенном нами примере слова «утро» РѕРЅР° идет РѕС‚ понятия Р±СѓРєРІС‹ Рє единичным буквам Сѓ, С‚, СЂ, Рѕ; РІ «Критике способности суждения» Кант предполагает возможность Рё РёРЅРѕРіРѕ пути: РѕС‚ синтетически-общего Рє единичному, или РѕС‚ целого Рє частям; такое знание РѕРЅ приписывает интуитивному рассудку; знание это было Р±С‹ реальным знанием, РЅРѕ Рё только было Р±С‹; РїРѕ Канту, РѕРЅРѕ РІРѕР·РјРѕР¶РЅРѕ РІ ограничительной презумпции В«als obВ»; нет РЅСѓР¶РґС‹ доказывать бессмысленность этой презумпции, расцветшей РІ десятилетиях всеми видами легкомысленнейших «фикционализмов», — никакое понятие Р±СѓРєРІС‹ РЅРµ дало Р±С‹ нам возможность сложить РёР· единичных Р±СѓРєРІ слово, если Р±С‹ само слово РЅРµ предваряло Р±СѓРєРІС‹ Рё РЅРµ организовывало РёС… РІ самом процессе сложения;[38] наконец, «Критика практического разума» санкционирует необходимость веры: этого нельзя знать, РЅРѕ РІ это надо верить; худшей участи, скажем РјС‹, РЅРµ ведал критицизм; вера здесь РЅРµ следствие изначально-нетронутого душевного пафоса, РЅРµ самопервейший жест волевого порыва (РІ смысле лютеровской В«sola fideВ»), Р° оскорбительно откровенный паллиатив, срочно подпирающий мысль, обессилевшую РѕС‚ головокружения РІ присутствии трансцендентального ничто, или «вещи самой РїРѕ себе». Так, воля Рє познанию, определившая необходимость критики познания, выродилась РІ СѓР±РѕРіСѓСЋ «добрую волю» (РїРѕ Канту, центральный принцип нравственности), которая РІ анализе Маркса Рё Рнгельса «вполне соответствует бессилию, придавленности Рё убожеству немецких бюргеров».[39]
Коген отклоняет оба понимания «вещи самой по себе». Первое он считает просто недостойным Канта (как знать, не соглашаясь ли втайне с фихтевским диагнозом «трех четвертей головы»?); от второго он отталкивается, силясь дать ему позитивную интерпретацию. Ведь допущением трансцендентальности «вещи самой по себе» Кант наметил путь логического толкования ее; стало быть, в чисто логическом смысле она представляет собою понятие, в полной мере отвечающее принципу безусловной объективности. Важно учесть при этом, что объективность мыслится здесь в специфически кантовском смысле, именно: как логическая необходимость и общеобязательность. Понятая так «вещь сама по себе» отождествляется Когеном с понятием знания как такового, с понятием знания, как идеала систематической философии. Будучи регулятивной идеей разума, она, в кантовском же смысле, является идеей завершения и окончательной систематизации научного знания.
Такая интерпретация, по мысли Когена, и означает понимание Канта из собственного его принципа. Но остается еще труднейшая проблема трансцендентности «вещи». Остается в силе парадокс Якоби. Коген пытается устранить этот парадокс радикальным преобразованием начал «Критики чистого разума». Якоби (в полном соответствии с Кантом) утверждает, что без «вещи самой по себе» нельзя войти в систему Канта. Коген, вопреки Канту и Якоби, настаивает на противоположном. Но как же можно войти в эту систему без источника аффицирования и, стало быть, без данности чувственного материала? Кант различает двуродность элементов познания: чувственность и рассудок; «посредством чувственности предметы нам даются, рассудком же они мыслятся».[40] Немыслимость акта познания без одного из этих элементов в «Критике» очевидна. Коген считает такую очевидность догматическим пережитком. Познание мыслимо и действительно в пределах одного из элементов; мышление вовсе не нуждается в чувственном материале для произведения познавательного акта. Оно автономно и само порождает свой предмет. «Трансцендентальная эстетика» в этом смысле принадлежит к «докритическому» наследию Канта; трансцендентальный метод требует монолитности теории познания, каковая отсутствует у Канта допускающего два необходимых условия познания. «Оставить в таком виде дуализм факторов познания, — утверждает Наторп, — совершенно невозможно, если мы серьезно придерживаемся кантовской идеи трансцендентального метода».[41] «Но в таком случае, — гласит продолжение, — вместе с восприимчивостью субъекта и воздействием объекта должна пасть и данность ощущения как «материи» познания. Больше не должно быть речи о каком бы то ни было «многообразии», которое должно быть только нанизано, соединено и, наконец, воспризнано рассудком, связанным к тому же данными формами созерцания. Вместе с этим, однако, должен измениться весь смысл «синтеза», «апперцепции», короче — почти всех и каждого из положений Канта».
Вход в кантовскую систему без «вещи самой по себе» у Когена вполне гегельянский. Вот типичный пассаж, фигурирующий на начальных страницах «Логики чистого познания» и могущий быть буквально инкрустированным в «Науку логики» Гегеля: «Чистое, мышление само по себе и только так должно производить чистое познание. Учение о мышлении должно тем самым стать учением о познании».[42] Наторп комментирует этот пассаж: «Без сомнения … мы в значительной мере приблизились к великим идеалистам и, преимущественно, к Гегелю».[43] Но и Гегель, в свою очередь, подвергается у Когена острой критике, в частности за метафизически беспредметную логику, отвлеченную от научного знания и присваивающую себе это знание. Таким образом Кант здесь исправляется Гегелем, а Гегель — Кантом, но уже исправленным с помощью Гегеля.[44] Устранение же трансцендентной «вещи самой по себе» опровергает парадокс Якоби. По Когену, без «вещи самой по себе» можно войти в систему Канта, с нею же необходимо там оставаться. Достигается это путем абсолютной логизации акта познания и трансцендентализации объекта.